...
  • Если Птицы Вернулись…
  • YAŞAR BÜNYAD
  • ЯшарБуньяд

    ЕСЛИ ПТИЦЫ ВЕРНУЛИСЬ…
    (рассказ)

    напугала ли их упавшая на меня тень азраила
    утренние голуби ударились об купол
    я задолжал горсть зерна
    нет, не птицам,
    а пашне непрожитого дня

    ЗахидСарыторпаг



    …Дверь я притворил как можно тише, но заржавевшие петли заскрипели так ужасающе, что у меня мурашки пошли по коже. Я постоял немного на балконе, глядя в небо, пробормотал под нос «быть дождю» и спустился во двор по таким же скрипучим как дверные петли деревянным ступенькам. «И тебя надо пустить в расход», – проворчал я имея ввиду лестницу. А раньше не ворчал, брал гвозди и молоток и приводил в порядок покосившиеся доски. Значит, я тоже совсем испортился…

    Весна на исходе, но только теперь замечаю, что ласточек не видать. Прошлой весной они еще прилетали в эти края.

    «Значит, не вернулись и этой весной. Снаряды их отпугнули… Ладно, ласточки, они – перекати-поле, им не везде вольготно, а с воробьями-то что стряслось? Будто всех переловили и переморили. Отец покойный говаривал: ласточки как молодые парни, которым надоело жить в деревне – один вернется назад, другие пойдут куда глаза глядят… Но воробьи – дело другое, воробьи срослись с нами, пригрелись, верны нам, никуда не денутся… Ну и где ж эти верные спутники?»

    …Куда теперь себя деть? Даже смешно стало. Тут и думать нечего. Если и не голова, то эти треклятые ноги сами знают куда меня поведут – либо к Абдулу, либо на кладбище… Вот уже которое время мир для меня совершенно опустел. То ли от старости, то ли от одиночества порой в голову лезут странные мысли: может, мира вовсе и не было, да и я вовсе не я, а просто воздух, пылинка или осколок искусственного спутника земли – кружусь себе в космосе?!.

    Так и застряли меж миром здешним и потусторонним я и полуживой Абдул.

    Когда переступаю ворота Абдула, чувствую, я еще есть, я еще жив. По сравнению с Абдулом я вполне ничего, время от времени хожу в лес, приношу воду из долины, «Сысгабулага». Ну и что?! Воздух уже не тот, и вода уже не та. Издержки загрязнения или возраста?..

    Бедняга Абдул считает отпущенные ему минуты, может, секунды, каждый вдох для него слаще некуда, лежит неподвижно и постанывает, не выходит из своей хибары, не может выйти; в горло уже ничего не лезет, лежит и дожидается Азраила. Я не захаживаю слишком уж часто, не хочу, чтобы он вздрогнул от скрежета двери и подумал, что вот и пожаловала смерть. А может, он, наоборот, обрадуется, кто знает… Тяжко горе Абдула, тяжко как горы…

    Тесно в груди. Задыхаюсь. Раньше в селе, как в городских автобусах, яблоку негде было упасть, людей много, душно и тесно, вдобавок раскинувшиеся через каждые десять метров орешники не давали нам продыху. «Ореховые деревья дышат как люди, сажайте лучше у себя во дворах яблони и айву», – сказал невесть как очутившийся в селе профессор. Если скажу, что тот ошибся, выкажу неуважение и невоспитанность, но ведь профессор не Бог, у нас тут ничего толком не растет, засыхает, а если и растет, то толком плодов не приносит. Да, из-за ореховых деревьев дышать было трудно, но местные жители кормились за счет них… Где сейчас эти деревья? Власть напала на людей, а люди с топорами на деревья… Ну и дела, ай Аллах, если в свое время я не срывал бы с этих деревьев орехи, не взбирался бы на высокие ветви, чтобы хорошенько их порастрясти, никогда бы не поверил, что некогда тут росли исполины…

    Уже не помню когда срубили последнее ореховое дерево. Каждый раз, когда я пытался сбить созревшие плоды, в воздух взлетала сотня ворон, но и они теперь исчезли. Будто на веки вечные тут раскинулась пустыня, пепелище, пустошь… Ушли и люди, и деревья… Теперь я задыхаюсь не от безвоздушности, а от обилия воздуха… Кажись, с ума схожу…

    Деревья «ушли» так же степенно, как росли – пядь за пядью, ветка за веткой, сук за суком… А люди за считанный день… Люди безжалостно распилили деревья, разрубили, выкорчевали и отправили в печки и топки, сожгли и развеяли дым по ветру, убили, чтобы выжить самим.


    ***
    Эта деревня стояла не на краю света. И не в центре. Весной грязи по колено, летом пылища, зимой снег да вьюга, к тому же на самой вершине горы! Своим жалким умишком я всё пытался додуматься: что же заставило наших предков обосноваться тут? Мне казалось, что этот вопрос волновал и моего отца, и отца его отца. С этой мыслью они и ушли на войну. Но ведь выжившие вернулись?! Вернулись, построили дома, вырастили детей, но не покинули этот клочок земли… Далеко ходить не надо – возьмем хоть меня: мог бы не вернуться после армии, и девушка любимая была, остался бы на севере, глядишь и работа нашлась бы получше, и в доме жил бы краше… Остальные под предлогом учебы ли, армии ушли восвояси, и след их простыл, обратно не жди. Девушки стали старыми девами, старики померли от тоски и грусти… Всё пытаюсь вспомнить когда в последний раз в деревне играли свадьбу, не могу вспомнить, хоть тресни. Да, раскидывали палатки, но у ворот покойников, а не молодоженов…

    Последним крохотную деревню покинул Мердан-киши. Точнее, старика забрал к себе его зять, неплохо обустроившийся в городе. Запамятовал, когда это точно было, но перед тем как сесть в машину старик бросил слова, до сих пор звенящие у меня в ушах: «Здесь уже и траве не расти!». Будто вся горечь Мердан-киши взяла этот край в свои оковы: пересохли родники, земля покрылась трещинами, расширились овраги, захватывая чернозем.

    До Мердана-киши в столицу переехала семья Джаббара. Сам остался, переехала семья. Так ему было предначертано. Бедняга Джаббар! В преклонном возрасте он пешком проделал путь в двадцать километров, отправился в райком с просьбой: «Знаю, этой деревни нет и не будет ни в каких списках! Вы кормили нас лживыми обещаниями, лишили света и газа, прибрали к рукам деньги, выделенные на закладку дороги, чтоб вам подавиться. Покуда ты здесь секретарь, а сельсовет твой прихвостень Шамиль, нашим тяготам конца не видать. Я взываю к вашей совести, дайте нам разрешения ходить в лес по дрова, пережить эту зиму, чтоб дети не перемерли, тут всего-то пять-шесть домов, если доживут до весны, уберутся восвояси из этой чертовой дыры!..» Неведомо что ответил секретарь старику, вернувшись домой тот пролежал в постели три дня, не в силах вымолвить ни слова, а на третий день отдал Богу душу. Безмолвно…

    Такую вот безмолвную смерть Джаббар-киши ввел в деревне в «моду» …

    С того самого дня в деревню не вернулся и сам Шамиль. И с того злополучного дня деревня стала редеть.

    Оказывается, именно в те дни рушился нерушимый Советский Союз!

    Только потом мы узнали, что секретарь вроде пытался уговорить Джаббара-киши:
    - Ай аксакал, ай родной, сидишь на вершине горы, дышишь чистым воздухом, не знаешь что внизу творится, эти пройдохи почти расправились с советской властью, гонят ее в шею! Не будет больше ни партии, ни райкома, ни-че-го! Слышишь? Последние дни доживаем!..

    Не потеряй Джаббар-киши дар речи, может и выпалил бы в ответ: «ну раз тебе так уж захотелось подышать горным воздухом, приходи, только не летом – выпить кизиловки да закусить шашлыком, приходи осенью, утопая в грязи по колено, зимой приходи, замерзая от стужи, приходи увидь своими глазами как мучаются люди, какие страдания терпят». Но ничего этого сказать он не смог. Джаббар-киши поначалу потупил глаза, затем сглотнул. Джаббар-киши, под чьим суровым взглядом крошились даже скалы, на сей раз даже пикнуть не смог, не смог разобрать наступили последние дни райкома и партии или всего мира. Лишь Всевышнему известно отчего Джаббар-киши потерял дар речи… От радости за то, что гибнет партия, у которой такой беспринципный райком и бессовестный сельсовет в лице Шамиля или от страха перед завтрашним днем?..

    ***
    …Метеоролог из меня никудышный; обошлось без дождя…

    …До самого утра я не смыкал глаз. Чуяло сердце, если закрою глаза, больше не открою. Вперившись в потолок я выискивал в кромешном мраке хоть какую-то точечку света. Да какой там свет! «Прожить чуть ли не сто лет, а светлых воспоминаний нет как нет…»

    Все переселились, ушел каждый, кому было куда идти… А мне в чьи двери постучаться? Со смерти Шафиги прошло десять лет, но такое ощущение будто я навещаю ее могилу целую вечность… Душа пока теплится в теле, вот я и хожу себе брожу…

    На рассвете после бессонной ночи я вскочил с постели. Направился прямиком на кладбище, чтоб успокоиться. Будто кликнул меня кто-то. Я обернулся на оклик. Сначала почудилось, будто снова стреляют. С той стороны гор давненько ничего не слыхать… «Бисмиллах!». Никого не видать. Заныло сердце. Я вернулся к воротам Абдула. На цыпочках поднялся на балкон, посмотрел сквозь затянутое паутиной окошко вовнутрь: Абдул во всю ширь своих глаз «фотографировал» окно. Главное, ждал… «Сегодня, даст Бог сил, всё закончу…»

    Сговориться с мертвыми легко. С тех пор как село опустело, я беседую с ними на кладбище. При жизни были суровыми, жестокими, жесткими, грубыми, подлизами, туповатыми, полоумными, а теперь вот здесь – спокойные, тишайшие, покладистые… и счастливые! Я поздоровался с надгробными камнями, расспросил о житье-бытье, затем начал скашивать кусты держидерева. «Потерпите минуточку, сейчас я всех вас спасу от этого сора!..». Земля после дождя впитала влагу, потому весь участок порос кустами, будто Всемилостивый за одну ночь ниспослал на этот клочок земли все существующие в мире терновники, да так, что отличить могилы друг от друга невозможно… Хорошо хоть, молодые побеги еще не окрепли, отсекаются одним легким движением…

    На редких надгробных плитах портреты размером с ладонь, да и те посерели, надписи стерлись, стали нечитаемыми. Эх, что там, всё про них знаю: кто как и от чего помер, сколько дней промаялся, кто проводил в последний путь…

    …Вот и Шафига! Глаза так и смеются. Ни разу ни на что не пожаловалась, хотя многое было в тягость… «Шафи, родная, не ценил я тебя при жизни… Мучил тебя. Не обращался с ласковыми, сердечными словами, не смог этого сделать… Думал, ты виновата, что нет у нас детей, упрекал во всём тебя… Ты не прекословила, и к доктору не сходила, так и растаяла как свеча вместе со своим горем. В ту ночь... в ту ночь, не переставая улыбаться вымолвила лишь одно: «Береги себя… Встретимся там…». Шафи, родная, я хочу к тебе…»
    Я снял шапку и вытер посеревший треснутый портрет Шафиги, прошелся ласково пальцами по ее волосам, глазам, носу, губам. Губы, которые я ни разу не поцеловал, были чуть приоткрыты, будто ей хотелось что-то сказать. Я не стал ждать ее слов, испугался, что скажет «не приходи!», и припал влажными губами к ее губам…

    Кое-как придя в себя, я бросил взгляд в свою неоконченную могилу. Могилу для Абдула я выкопал в сторонке. Слава Аллаху, земля попалась мягкая, без глины и камней. «На здоровье», – кажется вырвалось у меня. Ей-богу, я совсем спятил… Себе я выкопал могилку справа от Шафиги. Совсем мало осталось, раз десять-пятнадцать углубить лопаткой. Чем глубже копал, тем тяжелее становилось, попадались крупные камни и глина, сил становилось всё меньше, потому и бросил на половине. Ведь после того, как похороню Абдула и останусь один-одинешенек, кто меня горемычного спровадит в последний путь?.. «Сегодня же надо всё закончить».

    …Когда я справился со своей могилой и вернулся обратно, уже смеркалось. Зашел к Абдулу поздравить, мол, могилы готовы, можем спокойно пускаться в путь. Я отворил дверь, переступил порог и подошел к его постели. Абдул пустился в путь без меня – скончался давно, на подбородке засохла голубая пена…

    Я налил воды в большую железную бочку и развел под ней костер, сбежал домой за мылом и двумя белыми простынями. Раздел Абдула. У бедняги вся спина, поясница, крестец были в пролежнях, покрылись черными струпьями от неподвижного лежанья. Я обмыл тело горячей водой, вытер полотенцем и завернул в простыню. Мне никогда не доводилось обмывать покойников, но сейчас казалось, что всю жизнь я только этим и занимался, так что ничего я не испугался.

    «Вот и всё, Абдул, отмучился наконец. Но, шельмец, опередил меня, обдул ты меня, Абдул!..»

    Ни один из шести сыновей, которых он вырастил с таким трудом, не остался при отце, пустились во все стороны света, и не жди ответа… «Провалиться бы тебе, подлый мир, в тартарары! Иметь шестерых сыновей, а обмыть и схоронить тебя некому, кроме бесплотного и бесплодного старика…»

    В горле встал ком. Я вышел на балкон. Захотелось зажечь папиросу и глубоко затянуться. Откуда такое счастье-то?! Еще подумалось: это мне следовало лечь безнадежно больным, а Абдул должен был бы меня обмыть и похоронить, затем присесть вот на том подъеме и ждать, ждать… Может, у одного из шестерых проснулась бы совесть, стало бы тяжко на душе, и он вернулся бы в отчий дом, и бедняга Абдул перестал бы тоскливо глядеть на дорогу… Хотя Аллаху всё ведомо лучше.

    На рассвете я водрузил тело Абдула на старую тележку и привез прямиком на кладбище. С огромным трудом я спустил тело в могилу и уложил его надлежащим образом. «Не надо было копать так глубоко, еле-еле выбрался», – пожурил я себя. Вдруг мне в голову пришло, что в одиночку я могу протянуть день-два, от силы пять на этой вершине, где куда ни глянь лишь пустые, покосившиеся хибары, холодные могильные плиты да обрывы; и, может, не стоит больше никуда ходить раз уж забрался в могилу, может, взять и прилечь рядом с Абдулом? Но я тут же прогнал эту мысль, выбрался из могилы, схватил лопатку и принялся закапывать Абдула.

    Я выбился из сил. Еле-еле перебирая ногами направился домой. В подвале лежала прошлогодняя пшеница. Я наполнил пол-литровую банку пшеном, набрал в пластмассовую бутылку от невесть когда выпитой «Фанты» воды и вернулся к Абдулу. Бросил горстями пшено на холмик земли и побрызгал водой. До самых сумерек я, сидя на корточках, делился с Абдулом наболевшим.

    ***
    Я понял, что остался в этом огромном мире совсем один от сиротливости ночи без совиного уханья, от сиротливости утра без петушиного кукареканья. Окружившая меня тишина сокрушалась в крике…

    ***
    …Я растопил покрытый копотью самовар. Ждал, когда вскипятится вода и не отводил взгляда от его мрачного вида – самовар походил на чумазого цыганенка.

    Самовар зашипел, заворчал, запыхтел, наконец закипел и выпустил пар. Я сполоснул железный чайничек и заварил чай с чабрецом. Попил горячего чаю с сушеным кизилом и направился прямиком на кладбище. Захотелось прилечь в родной могилке и уснуть вечным сном под покровом пустых небес. Я почти добрался до могилы Абдула как тут до моего слуха донеслись странные звуки. Подумал, может, он приснился своим сыновьям и те вернулись. «Так быстро? Откуда же они узнали о смерти отца? Здесь ведь нет никого кроме меня, кто бы мог послать им весточку?». В раздумьях я перевалил через плоский холм и застыл как вкопанный, увидев могилу. Холмика земли на могиле Абдула было не разглядеть, сотни серых воробьев с громким чириканьем клевали пшеницу, которую я разбросал позавчера горстями из банки. «Когда они появились? Ведь даже воробьи казалось навсегда покинули этот край?.. Слава тебе, Всевышний! Наконец-то!..»

    Я радовался как малое дитя. Боясь вспугнуть их, я осторожно отошел назад и поспешил к своей хибаре. Спустился в подвал. Открыл мешок с зерном, наполнил пшеном карманы, шапку и вернулся обратно. Я брал пшено пригоршнями и сыпал вокруг. Голодные воробьи так радостно чирикали и трепетали крыльями, поклевывая зерна! Слава Богу, я больше не одинок! Будь это в моей воле, я прижал бы их одного за другим к груди, как родных детей, и погладил бы по головке. Птички будто прочли то, что у меня на уме – чуть спустя они полностью меня окружили. Их становилось всё больше и больше…

    Верилось, в одну из птичек перевоплотилась душа Абдула и теперь жила в воробьиной стайке. Наверно, видит как я радуюсь. Да и сам он обрадовался бы конечно. Я по-стариковски проворчал себе под нос: «Ну почему ты поспешил, шельмец эдакий?!».

    Вдруг прогремел гром. Спустя несколько секунд стало накрапывать. Я быстро схватил лопату и принялся закапывать свою могилу, вырытую с таким трудом. Как-то слыхал, что открытая могила под проливным дождем – дурной знак. А может, всё это я выдумал сам, потому что умирать расхотелось. Чем сильнее лил дождь, тем большей силой наливались мои руки, покрытая волдырями ладонь саднила, но мне было нипочем… Дождь лил как из ведра… Когда я закопал свою могилу и отбросил лопату в сторону, промокшая до последних ниток одежда липла к телу второй кожей.

    «Если вернулись воробьи, наверно, вернутся и ласточки, корневища орешников впитают дождь и дадут побеги, вновь вырастут деревья-исполины, вернутся даже эти проныры-вороны? Как знать, вдруг вернется один из сыновей Абдула, кто-то ведь должен его встретить-приветить…»

    И тут я раскрыл руки к небесам и воззвал во всю мощь голоса:
    - Аб-дуууллл!.. Абдул, слышишь, воробьи вернулись. Я же тебе говорил… Вер-нуууууу-лись!..



    Перевод с азербайджанского Ниджата Мамедова
  • oktyabr 2017, Yaşar B.

  • 26
Vətən.

Hüseynova Şümşəd

Bəli, biz bir gün vətənpərvər oluruq. Sadəcə bir gün faciələri xatırlayır və onu belə layiqincə yerinə yetirmirik. Bu sözlər, təbii ki, hər kəsə aid deyil.......

Nağıl № 136

Cəmilə Allahverdiyeva

Mart! Xoş gəldin!.. Heyf, qüssəli idim, Pişvazına çıxa, Gəlişinə Sevinə bilmədim. Yox, yox, Sən vaxtında gəlmisən... Məni soruşsan, Mən,- Mən insanlığa dair Nisgillərimi, Umu-küsülərimi, Arzumun......

Qarışqa Tələsi

Firuz Mustafa

Qarışqa Tələsi (İki hissəli dramatik komediya) Iştirakçılar: Xanış Amirə Boran Delfinə Birinci hissə Təbiətin mənzərəli guşəsi. Öndə rəqs meydançası. Arxada sanatoriya evciyi (kottec).......

Unudulmayacaq sənətkar xatirələri

Anar Ərtoğrul Burcəliyev

Xalq artisti Məhəmməd Burcəliyevin əziz xatirəsinə Elə səhnə ustası var ki, onun sənət yolu bir teatrın yaradıcılıq yoludur, səhnəyə gətirdiyi hər bir yenilik teatrın yeniliyidir.......

Mədəniyyətimin beşiyi Gəncə

Anar Ərtoğrul Burcəliyev

Hələ Xıx əsrin sonlarında Gəncədə həvəskarlardan ibarət teatr truppası fəaliyyət göstərirdi. 1895-ci ildə yerli həvəskarlar Mirzə Fətəli Axundzadənin “Hacı Qara” pyesini tamaşaya qoymağa müvəffəq oldular.......

Köhnə yaşıma sözardı, yeni yaşıma sözönü

Firuz Mustafa

Maarifçilər də qiyamçıdır, amma... Ad günü də deyən var, doğum günü də... ... Bəli, mən fevral ayının 18-də doğulmuşam.......

Qısa bioqrafiya. Nəşr edilmiş və tamaşaya qoyulmuş əsərlərinin natamam siyahıs...

Firuz Mustafa

Qısa bioqrafiya. Nəşr edilmiş və tamaşaya qoyulmuş əsərlərin natamam siyahısı (Firuz Qədimаlı оğlu Mustаfаyеv) nasir, dramaturq, filosof Azərbaycan Respublikasının Əməkdar incəsənət xadimi Həyatı......

Necə sevməyim səni?

Hüseynova Şümşəd

Sən Tanrının qulusan Canımdan bir parcasan Sevgi yalan bir oyun Düşünərdim bir zaman Sevgini sən öyrətdin ......

Qum Saatı

Firuz Mustafa

Detektiv “Teatr Bakı-2020 “Teatr Meydanı” Redaktor: H.Hüseynova Bədii tərtibatçı: A. Mustafayev Kitaba yazıçı nın detektiv......

“O dağlar bizi bağışlamayacaq. Əgər...”

Firuz Mustafa

Cavanşir Cahangirov haqq dünyasına qovuşdu 37 rəqəmi məni həmişə diksindirir... İndi Cavanşir Cahangirovun vəfatı xəbərini eşidib çox mütəəssir oldum və......